Фока — на все руки дока

Хранители сказок | Сказки Пермяка Евгения Андреевича

 В одной стране никудышный царь Балдей правил. Ну, и стольники-пристольники, дьяки думные тоже под стать ему недоумками слыли. А народ в этой стране на редкость был дошлый. Много в народе мастеров было разные разности придумывать, хоть, к примеру, Фоку того же взять… О нем и сказка.

 Как-то посеяли мужики царю Балдею горох… Земля в тех местах хорошая была. Дожди — когда надо. Солнышко тоже у других царств-государств занимать не приходилось. Сильный горох родился, да беда: ворон на гороховом поле черным-черно. Клюют урожай.

 — Что делать, как быть, мудрый государь Балдей Обалдуевич? — кланяется царю думный дьяк Пустая Голова.

 — Надо боярскую думу скликать, — велит царь Балдей.

 Скликали думу и стали думой думу думати.

 День думали, два дня судили-рядили, на третий день указ обнародовали:

 «Мы, царь Балдей Третий, государь премудрый, всея державы властитель, горохового поля повелитель, и прочая, и прочая… указываем подъяремному мужику Фоке Лежебоке денно и нощно на гороховом поле трещоткой трещать — ворон стращать».

 Пришел Фока на гороховое поле, а оно черным-черно от ворон. Поймал пяток крылатых разбойниц и стал беличьи колеса мастерить. Как у царя в тереме: посадят в такое колесо белку, она бегает в нем и колесо вертит. Приладил он к этим беличьим колесам трещотки, посадил в каждое колесо вместо белки по вороне.

 Вороны колеса вертят, колеса трещотками трещат, и чем пуще треск, тем шибче очумелая ворона в колесе скачет, себе и другим воронам испуг нагоняет. Посветлело поле. Вороны даже мимо летать боятся. Думный дьяк Пустая Голова проверить пришел, как царев указ исполняется.

 Что такое? Ни Фоки, ни ворон. Трещотки трещат — не умолкают, вороны ворон пугают. Удивление!

 — Так и так, великий царь Балдей Обалдуевич. Вороны ворон пугают, а Фока Лежебока свои дела дома справляет. Народ Фоку умником называет, почести воздает. Своеволие!

 А Балдей любил — хоть хуже, да по нему. Не терпел новину. Боялся нового, как таракан света. На что уж во всех прочих державах вилками ели, а он — пятерней. Как тятенька, как дед-прадед. Летом на санях ездил — тележного скрипу пугался. Весь в отца — дубовая голова.

 К тому же и побаивался Балдей, что кто-то в его царстве умнее объявится. Разве мыслимо, чтобы кто умнее царя был!

 Распалился Балдей — ногами затопал, закричал:

 — Повелеваю Фоке Лежебоке горох за одну ночь убрать!

 Получил царское повеление Фока, запряг лошадь в борону и начисто выборонил горох да в кучу сложил.

 Утром с поклоном к царю:

 — Исполнил твой приказ, царь Балдей.

 Услыхал это Балдей, пуще вчерашнего в ярость вошел:

 — Слыхано ли? Работы двумстам мужикам на неделю — и то не выдергают. А он за ночь управился. Повелеваю за два дня обмолотить горох!

 Расчистил Фока круглый ток. Стаскал на него кучи. Пустил лошадей. Лошади ходят по кругу, копытами горох из стручков вымолачивают.

 — Обмолотил, царь. Вели проверить.

 На царе лица нет. Губа с досады, как у старой лошади, отвисать начала. Он Фоку посрамить хотел, невозможный урок ему задал. А Фока всех удивил, царя посрамил, самого себя славить заставил. Если так пойдет, так хоть с престола слазь.

 Порешил царь Фоку непосильной работой доконать и приказал:

 — Провеет пусть. Два дня сроку даю. Да чисто, соринки чтобы не было.

 Задумался Фока. Не такое легкое дело — горох провеять. В Балдеевом царстве его по старинке веяли: из горсти в горсть пересыпали и дули что есть мочи. Выдували из зерна сор и шелуху.

 Если так веять Фоке, так и году не хватит. Да и где в одном человеке столько дутья взять?

 Разостлал Фока зипун, лег на бочок и думать стал.

 В умной голове никогда солнышко не заходит, всегда светло. У кого мысли цепкие, ветер их не выдует, а даже свои нашепчет.

 Так и случилось. Умел Фока болтливый ветер слушать. Выведал у него, как горох за два дня провеять.

 Поднялся Фока до зари, полез на крутую крышу царева дворца. Приладил к ней деревянный желоб. Огородил тесинками крышу так, чтобы горох в желоб скатывался, и принялся мешками смолоченный горох таскать, на крышу сыпать.

 Катится по крутой царской крыше горох во все стороны, а тесинки-боковинки его в желоб направляют. Бежит по желобу горох и с разбегу в царский закром сыплется, а пока от конца желоба до закрома летит, ветер из него все шелуху до пылинки выдувает.

 Толпится народ. Шумит. Разные слова выкрикивает:

 — Вот каким людям надо царством править!

 — Ай да Фока — на все руки дока!

 Так шумят, что царя раньше обеденной поры разбудили. Глядит он — горох ветром веется, с разбегу в закрома сыплется. А Фока лежит на боку, нежится на царской крыше да кое-когда желоб из одного закрома в другой нацеливает.

 Застонал от обиды царь. Парчовый рукав со злости изжевал, чуть резной пуговкой не подавился. Думу трубой созывать повелел. Народ в царстве всполошил. Балдеевы думники во дворец бегут, а народные умники у дворца толпятся. Фоку прославляют да его выдумку перенимают.

 Темным людям свет всегда глаза режет. У дураков от чужого ума всегда голова болит. Удумала дума новый указ:

 «Мы, царь-государь Балдей Третий, повелеваем ленивому Фоке Лежебоке за неделю горох в муку перетолочи».

 Помрачнел народ. И Фока запечалился. У него овсы не убраны, своя рожь в поле не сжата стоит.

 Пошел опять ветер в поле слушать, ночь на зипуне не спать, дарового работника искать.

 Ветреная ночь была. Дерева туда-сюда так и качает. А Фока все видит и на ус мотает. И что надо было ему, то он и намотал.

 Приносят ему утром царские слуги песты, ступы да мешки для гороховой муки.

 — Толки горох! Если опять на боку лежать станешь — хуже будет.

 Куда уж хуже — из стольких закромов горох перетолочь! Только не стал Фока руками горох мельчить. Дерева вместо себя поставил толчеями.

 Натянул Фока от одного дерева к другому веревку. Подвязал посередь веревки пест, поставил под него ступу и засыпал ее горохом. Так и другую, и третью — и все, сколько было, ступы пристроил.

 Дерева туда-сюда качаются, веревку то натягивают, то ослабляют. От этого тяжелый пест то подымается, то опускается — сам собой горох толчет. А Фока тем часом свою рожь-пшеницу молотит, овсы убирает. Выберет из ступ гороховую муку, новым горохом их засыплет — и опять за свою работу.

 Весело толкут горох даровые работники. В лесу только стукоток идет. Народ Фоку честит и славит, челом ему за науку бьет, первым умником его называет и самотолчные песты перенимает.

 А царские прислужники к царю Балдею с доносом бегут:

 — Ваше величие! Твой неслух Фока таким умником себя выказывает — самого царя переплюнуть умом-разумом хочет. Самотолчные песты в роще поставил. Всю работу исполнил.

 Кровью налились Балдеевы глаза.

 В ярости так головой мотнул, что корона слетела, под амбар закатилась.

 — Смерть ему! Смерть! Только казни не удумаю. Думу трубите.

 Опять труба трубит, народ валит, полоумные дьяки в исподниках на босу ногу в сапогах бегут:

 — Чем тебе служить, царь?

 — Придумайте, бояре, лютую казнь Фоке Лежебоке.

 Тут думный дьяк Пустая Голова почесал под мышками да и говорит:

 — Пресветлый царь Балдей Обалдуевич! Нашу державу волки одолели, всех овец прирезали. Пусть Фока волков из царства выгонит. Глядишь, они его и заедят.

 — Вот так голова! — говорит царь. — Всей думой думай, лучшей казни не удумаешь. Пиши указ.

 Услыхал народ указ. Понял народ, как темный царь за светлый ум Фоку жалует, перешептываться начал, сговариваться. Сплачиваться. Порознь народ — дождь, а вместе — полая вешняя вода. Сила! Какую хочешь преграду смоет.

 — Надо, ребята, Фоке подмогнуть, — говорят мужики. — Какая тебе, Фока Корнеич, подмога нужна?

 — Помогите, — отвечает Фока, — если милость будет. Поймайте мне десятка два волков. А я буду им кумачовые жилетки шить, да огненного цвета краску для их морд разводить, да колокольцы-бубенцы делать.

 — Это зачем?

 — Увидите, — отвечает Фока.

 Поймал народ два десятка волков. И живьем их в мешках Фоке доставил.

 Обрядил Фока волков в кумачовые жилетки, намазал им морды огненной краской, привязал им под брюхо колокольцы, нанизал на хвосты бубенцы да петушиные перья и выпустил на волю.

 Кинулись волки к своим стаям, а стаи от них. Боятся огненных морд. Страшатся кумача. А звон для них хуже стрельбы. В леса стаи кинулись, а Фокины волки не отстают от своих, ходу прибавляют. От своего звона уйти хотят. От своих волчьих хвостов с бубенцами убежать. А как убежишь? За одну ночь ни одного волка в этой земле не стало. А Фока косит себе овсы да под озимые клин земли подымает.

 Царя вовсе узнать нельзя. Волк рядом с ним за ягненка сойдет. Оба рукава сжевал. Каменья от обиды из короны выколупывать начал.

 — Без думы его казню. На плаху! Только как народу об этом объявить? До греха недолго. Вину надо придумать, закон подвести.

 А думный дьяк тут как тут:

 — А, ваше царское преувеличество, я хоть и Пустая Голова, а закон могу подвести! Фока герб нашей державы обесчестил.

 — Какой такой герб?

 — Как же, ваше еси до небеси! На гербе у нас волк в короне овцу на загривке тащит. Овец волки приели, а волков Фока в чужие земли выгнал. Мы теперь царство с фальшивым гербом. У нас ни волков, ни овец. Что другие державы скажут?

 — Боже ж ты мой! Да у тебя ума больше, чем у меня в закромах гороху. Готовь указ о казни. Вели палачу топор точить, урядникам — плаху на дворцовую площадь выкатывать. Завтра казнь.

 Занялась заря. Поднялось солнышко, красное, ясное. Фоку на казнь ведут. Жена замертво лежит. Дети Фокины при живом отце сироты.

 Высоко поднял палач топор. Взыграло лютое Балдеево сердце.

 Рубанул по широкой жилистой шее топор палача… и согнулся.

 — Что же это, царь? — спрашивает при всем народе Фока. — Твой топор мою голову не сечет.

 А народ все знает — шумит, хохочет.

 — Повесить его! В петле удавить! — велит Балдей.

 Вкопали в землю висельный глаголь. Накинул палач петлю. Выбил палач из-под Фокиных ног березовый обрубок. Взвизгнули девки, заголосили бабы, завопили старухи. А веревка оборвалась.

 — Что же это, царь? — говорит Фока. — Твоя веревка моего тела не выдерживает.

 Белее снега сидит в царских носилках Балдей. Ржой покрылось лицо думного дьяка Пустая Голова. Присмирела дума.

 — Утопить его! — кричит Балдей. — В реку кинуть.

 Ухмыльнулся на эти слова Фока да и молвит:

 — Как можно утопить человека, когда за него народ стеной стоит!

 Стали привязывать камень к Фокиной шее те же люди, которые восковой топор палачу подсунули и прелую веревку подсудобили.

 Привязали они ему на шею вместо камней крашеную сосновую кору, положили под рубаху надутые бычьи пузыри да и кинули в реку.

 Опять взвизгнули бабы, заголосили старухи. А Фока на плаву из реки кричит царю:

 — Что же, царь, твои камни не тонут, мешки с песком под моей рубахой меня ко дну не тянут?

 Позеленел Балдей, почернел злой царь. Хотел было Обалдуев сын Фоку огнем казнить, да нутро у Балдея пламенем занялось, задымилось и сгорело.

 Был царь — и нет царя.

 Ликует народ. Поет народ. В колокола звонит. Тружеников прославляет. Фоку первым старостой называет.

 Хорошо зажил Фока. В чести. Умом свою державу прославил и веселую сказку после себя оставил.

 Эту!

Хранители сказок | Сказки Е Пермяка