Ловец душ
Хранители сказок | Легенды Елены Воробьёвой
Летописи Арванды. Легенды спящего города. Санкт-Петербург: ИД «СКИФИЯ», 2010.
Автор иллюстраций — Елена Воробьёва.
Вниманию читателей предлагается легенда-поэма «Ловец душ».
Древняя легенда о Крысолове гласит, что однажды богатый город был наказан за жадность – наказан самим Дьяволом… Когда город заполнили крысы и горожане не знали, как избавиться от них, явился Крысолов и, наигрывая на флейте, увел всех крыс, утопив их в море. Но горожане, избежав напасти, решили не платить ему, и, насмехаясь, изгнали за ворота – никто не обратил внимания на его насмешливую улыбку, которая говорила, что он знал, как именно они поступят. Вечером флейта запела снова – и за городские ворота потянулись дети… Он увел их всех, увел навсегда, никогда и никто не слышал о них вестей. Город, где остались со временем одни старики, умирал…
В легенде старой боль и свет, и жадности людской наука…
Истории печальней нет, но так ее печаль светла…
Источник радости и бед – людского разума услуга,
Что обернется злом и мукой и жизни нить сожжет дотла…
Часть первая: ВСТРЕЧА
Старик шел медленно, устало, он заплутал уже давно –
Еще вчера у переправы свернул неверно, надо б прямо…
Но уж теперь-то все равно…
Он оглянулся – потемнело, вокруг зеленые холмы,
А впереди, немного влево, тянулось горное ущелье,
И горы высились вдали.
Старик не знал дороги этой, паломник, Божий человек,
Года он странствовал по свету, в лохмотья старые одетый,
В жару, дожди, мороз и снег…
Но здесь он не был… Это странно – ведь в отдаленный монастырь
Ведет дорога за холмами, вон та, что убегает прямо,
Там должен быть старинный шпиль.
Кряхтя, старик на холм взобрался, и замер удивленно взгляд –
Дорога убегала прямо… Но дальше – горы огибала,
И не было монастыря…
Он призадумался, что делать? В какую сторону пойти…
Как вдруг по горному ущелью, мелькая, искры пролетели,
И скрылись в сумрачной дали.
Туман сгустился над горами, закат по небу запылал,
Прикрывшись нежным покрывалом… Взмахнув над долами крылами,
Незримо сон пронесся вдаль…
Дорога, что вела в долины, укрылась темной пеленой –
Но всполохами огневыми горела та, что на вершины
Вела извилистой тропой!
Старик, решившись, помолился, спустился с темного холма –
Под ноги огневые листья летели, путеводной нитью
Стелился розовый туман…
Спустилась ночь, укутав горы, ущелье тьмой заволокла –
Но путеводных искр узоры, вздымающих тумана полы,
Вели все дальше старика.
Но он устал, и все сильнее саднило ноги, путал сон –
Быть может, здесь на дне ущелья, найдется близкая пещера,
Где мог ночлег найти бы он?
Но только тьма вокруг стеною – видны лишь искры впереди,
Но позади… там, за спиною, закрывшись темной пеленою,
За ним взгляд сумрачный следит…
Старик не мог идти быстрее, он спотыкался и стонал
И, призывая в помощь веру, среди дороги на колени,
В изнеможении упал…
Вдруг искры, что вперед бежали, взлетели пеленою вверх –
Старик поник… А за плечами возник из темного тумана
В одежде странной человек –
Циркач, как будто, балаганный, штаны и куртка двух цветов:
Цвет черный – половина справа, а слева половина – алый…
Но глаз таких нет у шутов…
Они так ярко в тьме горели, и в бледных сумрачных чертах
Не видно было даже тени добра, участья иль волненья…
И старика окутал страх!
Но вдруг исчез Циркач в тумане, из темноты раздался смех,
А следом – музыка… И вправо звала свернуть, и за горами
Зовущий слышался напев…
Старик не знал, что с ним случилось – во тьму ночную побежал,
Туда, где музыка струилась… Его несла безвольно сила,
Что флейты голос пробуждал…
Старик увидел, что к обрыву мелодия его ведет,
Не мог противиться он силе – ведь к близкой сумрачной могиле
Чудесной флейты звук зовет…
Мелодия сковала мысли, запутала молитв слова…
Обрыв виднелся слишком близко – но вдруг, огнем взлетели искры,
И воссияли два крыла!
У пропасти в сиянье Ангел стоял пред Темным Циркачом –
Взгляд полон гнева и печали, в простертой к человеку длани
Небесный свет сверкнул мечом:
— «Его ты тоже не получишь – он помощь Господа призвал!
Напрасно искушеньем мучишь, открыв могилу среди скал…
Он избран для свершенья воли, не можешь ты предотвратить –
Срок наказанья минет вскоре, и город снова будет жить!»
— «Я выполнил за вас работу – людскую жадность покарал!
Ты в лицемерии и злобе меня напрасно обвинял –
Я не нарушил справедливость, когда привел их всех сюда…
Я оказать хотел им милость – помочь взойти на небеса…»
И Темный, усмехнувшись злобно, опять взглянул на старика –
Но, светлому щиту подобно, от взгляда сумрака и скорби
Закрыла Ангела рука:
— «Ты насмехаешься напрасно – ты властен над грехом людским,
Но покаянье светом ясным очистит всех, растает дым…
И ты не будешь иметь власти и права увести с собой
Того, кто новое причастье избрал, в душе простившись с тьмой…»
Циркач же мрачно улыбнулся – вновь вздрогнул в ужасе старик,
И кровь забилась диким пульсом, когда к нему он повернулся…
Во тьме раздался смех и крик:
— «Что ж, ухожу, но мы посмотрим, ведь покаянье – тот же крест,
Что по плечу, увы, немногим… И чтоб услышать неба весть,
Им нужно отворить ворота и нищего к себе впустить –
Хотя поблекла позолота, людскую жадность не изжить…
Я буду там… Мне интересно, насколько кара долгих лет
Излечит души их от спеси и даст им покаянья свет…»
Все стихло… В сумрачном тумане сиял небесным светом нимб…
Под распростертыми крылами упал старик, забывшись снами –
Склонился лик святой над ним…
Часть вторая: ЮНЫЙ ГОРОД
Сияло солнце над горами – еще во власти темных снов,
Старик был обогрет лучами, обласкан нежными словами
Веселых юных голосов…
Открыв глаза, он удивился – так солнечно и хорошо…
Вокруг лишь молодые лица, веселый смех потоком лился,
Так радостно, легко, свежо…
Он огляделся, ужас вспомнив, что у обрыва пережил –
Но светом мир вокруг наполнен, и эти солнечные волны
Бальзамом стали для души.
Он сел, и дети загалдели, зовя его наперебой —
В глаза заботливо глядели и с мягкой, ласковой постели
Его тянули за собой.
Он шел за ними, и повсюду встречал лишь юные черты,
Не понимая, что за чудо – и чувствовал тревогу смутно
Среди добра и красоты.
И вот обеденная зала, накрыт для гостя сытный стол.
Здесь молодежь его встречала – подростки, девушки и парни.
Затеяли с ним разговор:
— «Скажи нам, дедушка, откуда пришел ты? И каких вестей
Принес? Сюда добраться трудно – здесь раньше не было гостей…»
— «Вы, милые мои, скажите – где я? И с кем живете вы?
Я взрослых между вас не видел… А сам я с южной стороны –
Я странник, пилигрим: по свету ищу я Господа следы,
И, дав священные обеты, не стриг волос и бороды.
Я повидал другие страны, диковинные города,
Богатые дворцы и замки, отшельнические острова…»
— «Ты путешествовал! Ты знаешь то, что доверено лишь снам…
Мы ничего не знали раньше – так расскажи немного нам…»
Старик задумался, вгляделся в блестящие глаза детей,
Что с неподдельным интересом внимали всей душой и сердцем
Рассказам дальних новостей…
— «Что ж, милые мои ребята, историю вам расскажу,
Что приключилась в старом замке, где я заночевал в грозу –
…С холста, подернутого тленьем, лицо прекрасное глядит,
Но взгляд, как луч преображенья, живым огнем меня пронзит.
Я подойду поближе к раме и разглядеть хочу портрет,
А он следит за мной глазами сквозь паутину сотен лет.
Возможно, это игра света, воображенье, вспышка, блик –
Но губы, словно для ответа, вдруг приоткрылись в этот миг!
Я замираю, цепенею, мне очень хочется уйти –
Но взгляда отвести не смею и с места не могу сойти…
Портрет же в раме оживает – из кресла женщина встает,
Свой черный локон поправляет и вдруг – по имени зовет!
Она подходит близко к краю, коснуться хочет, увести!
Из сил последних отступаю, шепчу – о Господи, спаси…
И вдруг, под мрачным пыльным сводом шум белых крыльев узнаю –
То птица неземной породы садится на руку мою!
Под светлым взглядом отступает, дряхлеет, превращаясь в тлен,
И в черном пламени сгорает та, что взяла меня в свой плен!
И я спешу за птицей к двери, но, обернувшись вдруг назад,
Ловлю в неистовом смятенье ее живой, зовущий взгляд…»
— «Ой, дедушка, ведь это страшно! Но кто та женщина была?
И, если она так прекрасна, то многих погубить могла…»
— «Да, милые мои, графиня была прекраснее всех дев,
И имя нежное – Эллина, носила, словно солнца свет…
Но зла, завистлива, гневлива, жестока, мстительна, черства
Была, как вишня с черной гнилью, прекрасной девушки душа…
Она любила сеять злобу, вражду среди своей семьи,
Соседей, своего народа – любила распри на крови…
Портрет нашел я в галерее, хозяин замка рассказал,
Что жгут огнем сквозь пыль и тленье ее прекрасные глаза –
Эллина умерла от оспы, портрет же писан до того,
Как пятен сизая короста обезобразила лицо…
Т о триста лет назад – доныне тлен черной воли не смирил –
Ее душа живет в картине, завидуя и мстя живым…
Чтобы разрушить злые силы, мы с графом вынесли портрет –
И на могиле у графине сожгли, молясь, чтоб чистый свет
Омыл озлобленную душу, очистил в памяти людей,
Чтоб сон живущих не нарушил зловещий мир живых теней…
— «Ах, дедушка… Какой ты храбрый, ты пережил такой кошмар –
Но не поддался чувству страха, а ведь ты слаб и слишком стар…»
— «Нет, дети – было очень страшно, я вовсе не храбрец, увы…
Но знаю я, все в Божьей власти – жизнь или смерть, и чары, сны…
Я верю, что Господь не бросит того, кто искренней душой
В молитве о спасенье просит – я в вере нахожу покой…
Но вы мне так и не сказали, где я сейчас… и почему
Я лишь детей вокруг встречаю – где взрослые, я не пойму?..»
— «Но мы одни здесь – только Ангел приходит каждый день сюда,
Он ласков… и играет с нами… он с нами был в тот день, когда…
Но… мы не помним, мы забыли… Нет, помним – музыка звала…
В каком-то городе мы жили, но музыка нас увела…
И мы бежали по долинам, на звук мелодии ее,
Она игрою нас манила, она сказала – можно все…
Нам разрешат играть и бегать, есть сладости, когда хотим –
Не будет никаких запретов, мы даже к птицам полетим…
Да! Мы стояли у обрыва – мелодия все вдаль звала,
Но нас от пропасти закрыли два светлых ангельских крыла…
И вот мы здесь, но мы не знаем, что это – небо иль земля…
Мы счастливы, поем, играем – здесь дом, любимые друзья…
Нам, самым старшим, восемнадцать, мы подсчитали – сорок лет
Живем здесь, но не поменялись мы ни на день, здесь время нет…
И мы не помним жизни прежней, родителей, семью и дом,
Имен, названий – безмятежно мы в светлом городе живем…»
Старик молчал в оцепененье, недавний вспоминая страх,
И Циркача в ночном ущелье, когда в безволии смятенья
Увидел тьму в его глазах…
Он вспомнил дивный голос флейты, что обещал покой и сон,
Ночлег и ужин, капли света… Камин, заботливо согретый
Участья дружеским теплом…
И вспомнил сцену у обрыва, зловещий шепот, страшный взор…
Слова, что тайный смысл хранили, неясный, но непримиримый
Противник извечных спор…
Вокруг него светило солнце, играли малыши в саду,
А старшие в заречных плесах ловили рыб сине-белесых,
В воде затеяв чехарду…
Они в неведенье счастливом живут который год подряд…
Но где-то город их родимый, в грехе перед людьми повинный.
Детей любимых ждет назад…
…Три дня минуло незаметно, закат вечерний заалел –
Вдруг в искрах золотого света, благословя детей приветно,
Пресветлый Ангел к ним слетел:
— «Приветствую тебя, Григорий, мне ведом путь твой и дела –
Отринув грех, Господней воле открыл ты душу и уста…
И все, что совершил ты ране, тебя терзает каждый час –
Раскаянье твое слезами сочится из уставших глаз…
Ты искупаешь покаяньем по воле собственной своей
Свои грехи… Ты утешаешь участьем страждущих людей –
И внял Господь твоим молитвам, отныне прощена душа,
Что милосердию открыта, истоку света и добра.
Не сокрушайся сердцем боле, Господь очистил грех и чад,
Что ты избрал когда-то долей, и все, в чем был ты виноват…
Иди же с миром – там в долине тебя ждет дом, цветущий сад,
Они навек твои отныне – я проведу тебя назад.
Но если все, что ты здесь видел, тревожит состраданьем грудь,
Решишь помочь их горькой жизни – то ступишь на тернистый путь!
Я расскажу тебе, как Город за тяжкий грех наказан был,
Наказан дьявольскою волей — за жадность и обман над ним…
Часть третья: КРЫСОЛОВ
Как много серебра и злата лежит в хранилищах Фарго,
Оружия, одежд богатых, в амбарах – специи, зерно.
Портовый город вел торговлю и пошлину с судов взимал,
Что занимались рыбной ловлей иль проплывали мимо скал.
Как крепость, город неприступен, и тяжелы его врата –
Но никогда воротин срубы не открывались тем, кто стар…
Да, старый, нищий и убогий не мог войти в врата Фарго,
И им, уставшим от дороги, лишь горе было суждено –
Ни хлеба, ни воды, ни денег вовек никто из горожан
Не дал тому, кто стар и беден, кто к милосердию взывал…
Фарго берег свои богатства, благополучие и сон –
Сверкало города убранство, и несся вдаль оружья звон.
Ни раз, ни два у врат закрытых поутру мертвые тела
Страж находил – в глазах открытых застыла горькая мольба…
Господь терпел, давая время одуматься и грех понять…
Но Город ни во что не верил, о бедах не желая знать.
Я был у них… К душе взывая, напомнил им о том пути,
Что в вечный сумрак или к раю всем людям предстоит пройти…
В пустой, немыслимой гордыне, отринули господний щит –
Так люди бедные решили, что золото их защитит.
Там, где гордыня, там и дьявол… Он сам решил их испытать –
Заранее, как видно, зная, что нечего иного ждать…
Однажды утром горожане увидели, что закрома
Заметно опустели за ночь – убавилось на треть зерна.
Они не знали, что подумать, но вдруг поднялся дикий визг –
По улице полз серый сумрак, в Фарго вошли отряды крыс!
Без полководца они знали, куда направиться, и где
Зерно хранили горожане, и находили путь к еде.
Почти за день зерно в амбарах исчезло, и крысиный взгляд
Остановился на припасах других, что даже наугад
Во тьме отыскивали крысы – одежда, дерево, сукно…
И никогда подобной прыти им в мире не было дано.
Ничто их не брало – ни яды, ни крысоловок механизм,
Как угольки горели взгляды – Фарго тонул в потоке крыс…
Однажды у ворот тяжелых явился странный человек,
Как шут одетый: в красно-черном, не шутовским был только смех…
Назвался страже Крысоловом – и к мэру славного Фарго
Был проведен без разговоров, с почетом принят у него…
Он обязался уничтожить всех крыс до утренней звезды,
Спросив награду, что положат ему за тяжкие труды –
Мэр города был так любезен, что обещал ему мешок
Насыпать золота, сколь влезет, пусть только сам его несет…
И Крысолов за дело взялся – лишь начал полыхать закат,
Мелодия взлетела, ясно зовя с собой. Особый лад,
Наверно, был у этой флейты: все крысы двинулись на зов,
Подчинены ее напеву, их звал хозяин – Крысолов!
Поток скользил туманом серым, а люди прятались в домах.
И так за городские стены их вывел Черный патриарх…
Потом сел в челн, в глубины моря направился под светом звезд –
И крыс поток, подвластный воле, за ним змеею серой полз…
Наутро он явился снова. Все лица знати городской
Благодарили Крысолова, в награду дали золотой –
Он усмехнулся и напомнил про заключенный договор
И попросил мешок наполнить, что он сюда принес с собой…
Но тут посыпались насмешки: «Он, что, с ума сошел совсем?
Считать мы, что ли, не умеем? Да нету в мире этих цен –
За незатейливый мотивчик он просит золота мешок,
Наверно, наглостью счастливчик привык дурачить лежебок…
Но мы-то грамотные люди и понимаем, что по чем –
Тебе и так довольно будет, иди, мы стражу позовем…»
Но Крысолов себя вел странно – смеясь, откинулся назад,
Шутовски поклонился рьяно, потом попятился назад…
Он так и шел, и бил поклоны, пока не скрылся от их глаз,
А дальше – за крутые склоны холмов, что окружают нас…
Но через час запела флейта – и городская детвора,
Во что бы не была одета, вдруг побежала со двора!
И малыши, и те, что старше, ушли за тяжкие врата –
Они бежали дальше, дальше… К Флейтисту в образе шута.
Он вел их по долинам в горы – к обрыву проведя сквозь лес,
Открыл им облаков узоры, и там, у пропасти, исчез…
Но музыка его осталась! И в небо синее звала,
Как птица вольная взлетала – вперед шагнула детвора…
Господь не допустил злодейства – и в этот город золой
Вознес их, чтобы в мире детства они могли найти покой.
А там, в Фарго, детей искали – три дня и ночи по холмам
Родители в тоске, печали бродили, кланяясь ветрам…
Все слезы выплакали болью, сорвали голоса, крича…
Надежда обернулась кровью, истаяла в огне свеча.
Они вернулись в мертвый город, купили новое зерно,
Припасы – и замкнулись в горе, врата захлопнулись Фарго…
Теперь уж сорок лет минуло, и лишь седые старики
Оплакивают жизнь иную – и помнят детские черты…
Но и сейчас сердца жестоки, больные старики живут
Убиты горем, одиноки – но мертвый город стерегут:
По стенам дряхлый страж проходит, но ржавого оружья лязг
Уже страх прежний не наводит, а город поглощает мрак –
Он обнищал, и стены рушит, всесущий ядовитый плющ,
А костенеющие души мертвит безжалостная сушь –
Они не стали милосердней, и люди гибнут у их врат…
Они ж впадают в грех усердней – весь мир пред ними виноват!
Они и небо обвинили в немыслимой беде своей –
И лишь свои грехи забыли, озлобливаясь все сильней…
Фарго погибнет вскоре… Дьявол их души ждет уже давно –
Отравленным безверья ядом во тьме погибнуть суждено…
Ты знаешь все об их несчастье, ты им сочувствуешь душой –
Но свет над Городом не властен, они избрали путь другой…»
Часть четвертая: ДОРОГА СРЕДИ ТЕНЕЙ
Старик молчал и горько плакал, всем сердцем сострадая тем,
Кто лишь богатства в жизни алкал, кто ради гордости и злата
На путь встал горестных потерь:
— «Как им помочь? Что можно сделать?! Ведь я не обрету покой,
Пока родители и дети разделены такой судьбой –
Пока одни живут, не помня тех, кто любил их и растил…
А день других лишь тьмой наполнен и ненавистен божий мир…»
Но Ангел слезными очами смотрел в заоблачную высь –
Он плакал, и его слезами светлела даль за облаками,
Что радугой земной лились…
— «Я не могу тебе ответить – да, Город должен быть спасен…
Но как спасти мне тех, кто к свету ни разу не был обращен?!
Ни словом, взглядом или мыслью… А смерть других – по их вине?
Судьба их – добровольный выбор, и страшно, больно, душно мне…
Я ждал напрасно эти годы, надеялся, что их сердца
Смягчатся перед страшным горем, но… Нет – до страшного конца!
Они не обратились к небу, и права Господа здесь нет –
Им дьявол расставляет сети, им перед нм держать ответ…
Тебя же ждут покой и радость, ты заслужил их и теперь
Достойная, благая старость венчает жизнь твою, поверь…»
— «Нет! Их страданья я увидел и не смогу про них забыть…
И там, я слышал у обрыва – их грех возможно искупить…»
— «Возможно, да – закон извечный, что на нетлеющих камнях
Сияет правдой бесконечной средь сумрака в туманных днях,
Гласит, что дьяволу подвластны пороки и грехи земли,
И души те, что безучастны к взыванью страждущей мольбы…
Но если светом покаянья их озарится грешный путь,
И зла свершенного признанье сорвется с уст когда-нибудь,
И Господа святое имя больную душу осветит –
Господь спасет их и поднимет, от тьмы холодной защитит…
Ты знаешь сам, все это было с тобой… Но Город не таков –
Над ним простерлась злая сила, ему не скинуть сих оков…»
— «Я попытаюсь! Может статься, теперь, когда прошли года
Сердца жестокие смягчатся – Фарго откроет мне врата…»
— «Григорий, если ты решишься, то знай – твой дом в долине ждет,
В любой момент ты возвратиться обратно можешь… А вперед
Пойдешь – там будет дьявол, он не отступит ни на шаг –
Фарго его трофей по праву… А ты, избранник света – враг!
Я тоже буду там с тобою и ни на миг не отступлю –
Иди же с верою святою, я путь твой светом окроплю!»
***
Дорога снова меж холмами вела в изгиб речных долин.
С утра среди лесов петляла, теперь – цветущими полями,
Где веет пряный травный дым…
Река журчанием прохладным в путь проводила старика,
А дальше ароматом сладким, дыханьем легким и туманным
Встречали странника ветра…
Но вот в долины синий вечер спустился облаком росы,
Мелькнул над полем сизый кречет, покрылся путь туманом млечным,
Закрыли чашечки цветы…
Но вот вдали огни мелькнули, окрест разнесся лай собак –
Домов ряд и косые курни средь леса и полей приткнулись,
Старик направился туда –
Он постучался в самый крайний, неброский, но добротный дом,
На стук его открыл хозяин и пригласил с дороги дальней
Передохнуть перед огнем.
За ужином хозяин дома спросил с почтеньем старика –
Откуда странник будет родом, куда он держит путь, знакомы ль
Ему окрестные места?
Старик назвался – кто, откуда, и о скитаниях своих
Немного рассказал – как чудно устроен этот мир, как мудро
Свет Господа горит над ним.
Рассказ закончив, и за ужин хозяина благодаря,
Старик спросил его, как лучше идти до моря – здесь все чуждо,
Ему неведом этот край.
— «Почтенный старец, здесь до моря дорога трудная пойдет –
И так пути-то суток двое среди лесов, долин, болот…
Мы там давно уже не ходим, хотя там был богатый порт,
Он обветшал и сгинул, вроде – никто торговли не ведет.
Хоть неудобно – караваны проходят северней, но там
Нет гавани, и капитаны идут к далеким берегам…
А мы остались без торговли – на ярмарку, бывает, так
Неделю едешь, неудобно, а прибыли – всего пятак…
И то сказать – как порт нам нужен. Там город был, кажись, Фарго –
Мне дед мой сказывал… Но хуже порядков тех быть не могло –
Коль засветло ты не добрался и не закончил договор –
В ворота можно не стучаться, никто не пустит на подвор…
А хуже всех – больным и нищим, что милость по миру берут –
В лесах ночных ведь волки рыщут, и ураган бывает крут…
Фарго же никого не впустит, частенько у закрытых врат,
Как животина, мерли люди – частенько, люди говорят…
Ты, отче, не ходи в те дали – давно уж глухи те места,
Давно Фарго мы не слыхали, небось, и заросла тропа…»
Старик, вздохнув, пошел к постели… Наутро встал, благословясь,
И только небо просветлело, рассвета нити заалели –
Он в путь отправился опять.
***
Дорога старая травою и мхом зеленым заросла,
Покрылась павшею листвою, присыпалась слегка землею,
Но видна все еще была.
День минул, и в лесной сторожке старик остался на ночлег –
Свечу поставил на окошко, перекрестил углы, порожек,
Достал из сумки квас и хлеб…
Он спал спокойно — но снаружи всю ночь мелькала чья-то тень,
И шорохи вокруг избушки вились, роились, словно мушки
В ленивый, жаркий летний день…
Сквозь гул и шорох смех негромкий касался слуха старика…
Корявый, неприятно-ломкий, он полз, но обходил сторонкой –
Кругом сторожки лесника…
…Старик проснулся, помолился и путь продолжил на заре –
В лесу еще туман клубился, но в небе всполохи зарницы
Ночную разгоняли тень.
К полудню солнечные блики пробились радужной волной,
Стал слышен рокот – море близко, лес поредел и расступился,
Запахло хвоей и смолой.
И снова вечер, звезды низко склонились к пологу земли,
Верхушки сосен в темной выси тонули… А внизу струились
И вдаль летели огоньки…
И вскоре к брошенной избушке огни с дороги привели –
Она стояла на опушке, за нею темным полукружьем
Виднелось поле и холмы…
Той ночью звуки не стихали – зловещий шепот за окном
Сулил погибель… Между снами чудные образы мелькали,
И …флейта пела за холмом!
К утру исчезли звуки. Солнце укрылось сонно в облаках,
И сон его вот-вот прольется дождем, что ливнем обернется
В вечерних сумрачных лесах…
Старик отправился в дорогу, с надеждою благословясь,
С молитвой обращаясь к Богу, прося защиту и подмогу –
Чтоб путь он совершил не зря…
Да, к вечеру сгустилась буря – на поле ветер бушевал,
Холодные хлестали струи, и молнии, как взгляды фурий,
Метались, падая в провал.
Ревела буря, а над морем мешались ветер и огонь,
И диким, самым страшным штормом, взрывались сумрачные волны –
Вдали часов раздался бой…
Старик средь бури растерялся и сбился с темного пути –
Но снова всполохи огнями взлетели пред его ногами
И дальше смело повели…
Часть пятая: ПРОТИВОСТОЯНИЕ
…Вот стены, и врата чернеют, и бой часов летит окрест…
Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют –
И в людях, что остались здесь…
Старик не стал стучать в ворота – в молитве на колени сел,
Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды,
Застыв, он лишь вперед глядел…
А буря громче завывала, деревья гнула до земли,
Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо
У врат и Господа молил…
Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала,
Со всею ненависти силой приказывала и молила –
Старик же Бога призывал!
Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной
И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре –
Старик один был пред стеной.
Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж
Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратиться
И утром повернет назад…
Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот
И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно –
Не прочит, помощь не зовет…
Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой –
На стену встал его помощник, что также видел этой ночью,
Как странник выстоял живой.
А первый страж уже добрался до городского головы,
С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался
И дверь со скрипом отворил:
— «Там, ваша честь, старик явился – всю ночь под стенами стоял
Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал…
Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день –
Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень.
А он… молился на коленях – и искры огненным кольцом
Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»
— « Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе –
Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе!
Старик живой? Вот так везунчик – наверно, крепкий организм…
А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз…
Иди себе… о нем не думай – он или сгинет, иль уйдет…
Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»
И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя,
Вдыхая вкус смолы и дыма – и чудилась ему Марина,
Его любимое дитя…
Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам…
Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки,
И ленты к светлым волосам…
А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по пути –
Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро,
И смех, что лучиком светил…
***
…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик…
И стражи слышали: «Мой отче…» И думали – что им пророчит
Его печальный светлый лик…
Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул,
И тут же музыка взлетела – о скорой смерти флейта пела!
Ей вторил шторма вой и гул…
Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал –
И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели
Молящегося старика…
С тревогой стражи ждали утра – всю ночь бесился ураган!
Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей,
В молитве скорбной склонена…
О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать…
О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета,
Оставив гнить и умирать?…
Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей,
Чья жизнь была, как вечный праздник, и чьей все покорялись власти –
Теперь живет среди теней…
А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат?
Откуда этот странный старче?… Могло ли это быть иначе?
Но разве… Город виноват?
И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье,
Что средь покинутого сада под диким старым виноградом
Сидел на треснувшей скамье:
— «Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит…
Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит
По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог –
Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод…
Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит…
Одно все это может значить – в душе он с Богом говорит…»
— «Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что – старик?
Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить…
Я не пойду – что, я не видел тех попрошаек и рванье,
Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь, нытье?
Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина –
Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»
Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам,
Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому
И лазал по его плечам —
Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль…
Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет,
Нет Господа… а так ведь жаль…
Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил –
Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге,
Серьезным быть его просил…
Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда –
Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца
И складывать кусочки льда…
…В смятенье стражник возвращался – не шел из головы старик…
Он… не бедняк, не попрошайка. А в мыслях образ воскрешался
Любимой дочери – Арлит…
Она любила на поляне, перед воротами Фарго,
Играть беспечно вечерами, когда туман под облаками
Течет, как в крынку молоко…
Цветы вечерние так сладко свой отдавали аромат…
Весь Город знал ее повадки – и после яркого заката
Страж приводил Арлит назад…
***
Он бред в раздумьях, как в тумане, на площадь вышел, где кружком
Уже стояли горожане, решившие, что могут сами
Взглянуть на старика тайком.
Старик молился… Как и прежде лишь к Богу обращен был взгляд
С тоской и призрачной надеждой… А ветер колыхал одежды…
Народ попятился назад –
Там, за спиной его склоненной, из хмурых серых облаков
Фигура встала в красно-черном… Застыли люди изумленно –
Им улыбался Крысолов!
— «Чего вы ждете, горожане? Уж третий день у ваших врат
Скулит и ноет нищий старый… Я вам верну детей назад,
А вы – убейте попрошайку! Что вам еще одна душа?
Ведь сколько их, больных и слабых, ваш Город живота лишал?
У этих стен мольбы и слезы сливалися в последний крик!
А утром – скрюченные позы, и жалкой смерти жалкий лик…
А этот… Ну, немного крепче, раз выдержал уже два дня…
Но старичок ведь не бессмертен, а вы – порадуйте меня!»
Вздох ужаса со стен донесся, старухи, старики в тоске
Словам внимали… Злобный голос будил воспоминанья, слезы…
Сквозь старости жестокий тлен.
Старик молился. Он ни словом, ни взглядом не вострепетал,
Перед коварством Крысолова ни сердцем, ни душой ни дрогнул –
Но лишь молиться продолжал…
В сердцах же горожан сомненья посеяли его слова –
И злые в смерти обвиненья тяжелым молотом давлели,
И воспротивилась душа!
— «Не может быть! Так мы повинны?! Мы погубили тех людей,
Что нас о помощи молили в ненастном реве злых ночей…
Мы так гордились, что богатством наш Город превзошел других –
Фарго был равен малым царствам, сияло золото над ним!
Мы думали, что всех сильнее! Сиянье золотых монет
Н замутнит стареньем время – мы процветали много лет…
Но час пришел… И наши дети безвременно ушли от нас –
И золото уже не светит, не радует умерших глаз…
Что нам богатство?! Если старость и бремя одиноких лет,
И тлена дряхлая усталость заставили держать ответ!
Да, мы повинны! Но убийством не отягчим своей вины!
И дети нам бы не простили – их души чистыми ушли…»
Вдруг флейта гневно и протяжно завыла в дьявольских руках –
Зов прозвучал сигналом дважды, ее приказ услышал каждый:
Убей! Убей же старика!…
А он молился и слезами оплакивал невинных кровь –
Душой витал за облаками, вдруг встретился с людьми глазами –
И со стены раздался вопль:
— «Молись за нас! Мы слишком слабы – и крепкой веры у нас нет,
Во многих бедах виноваты, но не дали за них ответ…
Мы не хотим еще убийства! На нас и так уж грех большой,
Нам нечем больше расплатиться – лишь только собственной душой!
Теперь, когда болезнь и время, и боль тоски вошли в судьбу –
Мы сомневаемся, но верим! Мы не хотим уйти во тьму!
Хотим с детьми соединиться, увидеть свет любимых глаз…
Они не могут в ад сокрыться – они ведь были лучше нас!»
Завился вихрь, взревела флейта, и тучи черной пеленой
Закрыли в то мгновенье небо – напевы ярости и гнева
Обрушились на них стеной…
Руками зажимая уши, метались люди по стене –
Невмоготу им было слушать, и кровью обливались души,
В пылающей скитаясь тьме…
Старик молился – затихала мелодия, и вздох людской
Ответом был… Но снова дьявол обрушил силу урагана
Над головой его седой –
Посыпались удары молний, и дрогнул белый силуэт,
Вопль ужаса сердца наполнил – старик упал! А флейта воем
Хлестнула с силой по земле…
***
Старик лежал, а кровь хлестала из носа, рта, и из ушей…
Над ним стоял с улыбкой дьявол, в раздумье сумрачном решая,
Чем бы еще смутить людей…
Но распахнулись вдруг ворота! Бежала к старику толпа,
Его схватил под руки кто-то – с любовью, искренней заботой
Его внесли в Фарго врата!
Когда ворота затворились, омыли кровь с его лица,
Водою чистой напоили и стали истово молиться –
Просить за жизнь его Творца!
Старик сказал, теряя силы, знаменье крестное творя,
Что перед собственной кончиной с них хочет снять былые вины,
Чтоб смерть его была не зря –
Он им расскажет, как однажды почувствовал земную грань,
Что ад его навеки свяжет, и будет боль минуты каждой
Терзать и жечь его гортань:
— «Не знаю, как смог бы я выжить в аду, как смог бы дышать ядовитым туманом…
Я думал, что дверь никогда не найду, и скроюсь навек в дымном пепле без края…
Не помню, как начался этот кошмар, и как я попал в эти мрачные стены…
Повсюду был дым и колючий угар, с губ капали хлопья кровавые пены.
Я бился о камни и ногти ломал, пытаясь пробить каменистые своды,
Но лишь понапрасну я силы терял, не смог я найти потаенного хода…
А дым все колол мне глаза и гортань и внутрь проникал ядовитой змеею…
Казалось, что я перешел уже грань, и час мой настал, что назначен судьбою.
Я задыхался, и кашель саднил, я тыкался в стены, их пачкая кровью…
Внезапно дорогу огонь преградил, меня опалив и пронзив острой болью.
А там, за задымленным пламенем вдруг услышал, как имя мое выкликают –
Как будто прошел я назначенный круг и дальше меня с нетерпеньем встречают!
Я пал на колени, но вспомнить не мог слова, что спасли бы меня от расправы,
И вдруг увидал – на горящий порог ступил кто-то с взглядом дымящейся лавы…
И я до креста обгоревшей рукой дотронулся, вспомнив начало молитвы –
Два светлых крыла распростерлись над мной, и я стал свидетелем яростной битвы…
Всех слов я не понял, но помню сейчас – речь шла о законе, извечной твердыне:
Кто Господа имя призвал в страшный час – тот силам иным не подвластен отныне!
Я видел, как скрылся за вихрем огня кто душу мою уже видел сгоревшей –
Спаситель мой вынес на волю меня, омыв в каплях света и водах чистейших…
Боялся смотреть я на ангельский лик, не в силах стерпеть всеблагого сиянья.
Он молвил мне в краткий прощания миг: «Дорога к спасенью одна – покаянье…»
Вдруг флейта взвыла ураганом! Бесясь и воя в вышине
Безумным холодом и шквалом, приказ отдал с проклятьем дьявол:
— «Отдайте! Дайте его мне!»
И люди пали на колени, от боли, ужаса, крича –
В отчаянье и исступленье они взгляд обратили к небу,
Открылась Господу душа:
— «Спаси его и нас, Всевышний! И если суждена нам смерть –
Не дай забрать нас темной силе, позволь душе увидеть свет!»
Огонь забрезжил в тьме, и крылья простерлись белой пеленой –
И флейта сгинула за ними, исчезли ураган и ливень –
Встал Ангел божий над стеной!
— «Ты больше не имеешь власти! И выбор сделан! Тот закон,
Которому мир подчинялся до дня сего и испокон
Гласит, что даже страшный грешник, призвавший Господа в мольбе,
Забывший путь греховный прежний – он не принадлежит тебе!
Оставь Фарго! Грехи людские очищены слезами тех,
Кто состраданьем искупили гордыни и бездушья грех…»
В бессилье злобном вскрикнул дьявол, ударив в землю кулаком –
Столбы огня с ним рядом встали! Но тут он в ужасе отпрянул
Перед сияющим мечом –
— «Ну, что ж! Закон я чту издревле – я проиграл и подчинюсь…
Раз им угодно выбрать веру, оставлю Город и смирюсь…
На этот раз не подфартило – вернее повезет в другой –
До встречи, вечный мой противник! До скорой встречи, Ангел мой…»
Часть шестая: РАССВЕТ
Вздохнул печально светлый Ангел, скатилась по щеке слеза…
Людскую боль он, как на плахе, оплакал кровью, и веками
Стояла скорбь в его глазах.
Вокруг с земли вставали люди, и благодарности слова
За совершившееся чудо чрез пересохшиеся губы
Слетали к чистым небесам!
Но снова болью и печалью наполнились сердца людей –
Старик с открытыми глазами лежал и взглядом чужедальним
Смотрел за грань страны теней…
— «Я ухожу… Но я так счастлив – к вам радость скорая придет…
Не только жизнь от темной власти спасли вы… Близится рассвет –
Те, по кому вы столь страдали, на крыльях белых прилетят,
До самой смерти будут с вами, и время повернется вспять…»
Рыдали люди и молились за душу светлую его –
Вдруг белым светом заструились лучи и облаком разлились –
Взметнулось Ангела крыло:
— «Григорий! Жертва, что ты ныне принес к спасению других
Оплачена с лихвой… Иные тебя ждут светлые труды –
Смерть суждена тебе не скоро, теперь же радостно живи
Среди людей, ради которых готов был душу положить…
Отец Григорий! К жизни новой тебе воскреснуть суждено –
Ты настоятелем собора отныне будешь здесь, в Фарго!
Но, коль душа твоя устала, то дом в долине ждет тебя –
Ты алкал и страдал немало, и мирно отдохнуть пора…»
И люди в радостном смятенье благословляли этот миг –
Просили с ними в поселенье остаться, чтобы свет ученья
И веры им открыл старик…
***
…На горизонте развиднелось, и показалась стая птиц –
Они от дальних гор летели, их крылья в облаках белели
И отражали свет зарниц…
Они приблизились, и Ангел приветствовал улыбкой их,
А птицы, будто Город знали – над ним теперь кружилась стая,
Взлетая, опускалась вниз…
И вдруг сиянием чудесным над птицами упал рассвет,
Омыл знамением их крестным – мир огласился смехом детским,
Как воздаянье долгих лет –
Перед закрытыми вратами наследники и жизнь Фарго
В недоумении стояли: родители их не встречали –
Они вернулись в отчий дом!
Ворота настежь распахнулись – родители, забыв года,
По стертым камням старых улиц бежали к детям, и сомкнулись
Их руки раз и навсегда…
И вдруг их лица изменились – исчезли старости следы!
Границы стерлись временные, назад вернулись годы ныне –
И люди снова молоды!
А Город! Золотым сияньем искрятся крыши и дома –
Таким Фарго был утром ранним, и не было на свете равных
Его величью никогда…
Теперь вернулась слава снова! А разрушение и тлен
Исчезли по едину слову: прекрасный город-порт торговый
Вознесся ввысь величьем стен!
***
…На площади перед народом стояли бывший мэр с судьей…
Сломили души их невзгоды: живя в неверье злые годы
Они ценили лишь покой –
Теперь, обняв детей любимых, и вслушиваясь в их рассказ –
Свое неверие винили, что много лет в душе хранили,
Не замечая скорбных глаз…
А дети нежно лепетали, прильнув к родительской груди,
Что птицами они летали! А ведь о том давно мечтали,
Когда рассвет горел вдали…
И слезы искренней печали из глаз родительских лились,
Теперь, когда они узнали, как спас Господь за облаками
Детей от злобствующей тьмы –
Как сохранял их эти годы, берег от горя и обид,
Надеясь, что умерший Город не скроется за темный полог
И веру в душах воскресит…
И мэр с судьей решили сами оставить должности свои –
За именитыми постами они черствели и теряли
Связь душ с любимыми детьми.
Над Фарго радуга разлилась – последний раз сиянье крыл
В злаченых крышах отразилось, улыбкой лица осветились –
И Ангел в небо воспарил…
Часть седьмая: ФЛЕЙТИСТ
Год минул, и былая слава к Фарго вернулась – снова порт
Суда морские принимает, и восстановленная гавань
Торговлю бойкую ведет.
А в Городе Собор построен, и золотые купола
Сияют гордой красотою, и мудростью гласит святою
О нем народная молва.
Теперь и бедный и убогий найдет в Фарго покой и кров –
Приют для сирот здесь построен и дом паломников – с дороги
Для каждого ночлег готов.
Отец Григорий, настоятель, за год здесь многое успел –
Детей и взрослых воспитатель, духовник, о других старатель,
Наставник милосердных дел.
Его любовью и заботой окружены и млад, и стар –
За сострадание и кротость он уважаем всем народом,
В иных известен землях стал.
За утешением в печали, благословением в трудах
Призрев леса и расстоянья, народ идет к Соборным Храмам,
Что высятся в Фарго стенах.
Молва людская не стихает, свет новой жизни над Фарго,
Что скинул пелены печали – звездою северного края
Сияет гордо и светло!
***
…В ущелье вечер опустился, дорогу звездную открыв…
Туман дорогой расстелился… Вратами в темный сумрак выси
Зияет среди гор обрыв!
На самом крае у обрыва фигура странная сидит –
В костюме, что наполовину поделен красно-черным клином,
И флейта на ремне висит…
Флейтист… Он с сумрачной усмешкой глядит на пелену земли,
Где в суете, тревоге вечной, в смятении души беспечной
Проводят люди дни свои.
Он выбирает свои жертвы из тех, что в череде страстей
Забыли о душе бессмертной и служат только лжи и тлену,
Не слыша крик других людей –
Кто лишь богатство выбрал богом и возомнил, что его блеск
Их вознесет перед народом. Кто в самомнении убогом
Забыл, что смертен человек…
И слаб… а есть иная воля – дается людям злата власть,
Пока взять Бог ее позволит, и дьявол до поры не спорит –
Натешиться давая всласть…
Любая ложь и ухищренья — людей лишь могут обмануть.
Когда-нибудь приходит время остановиться и измерить
Другою мерой жизни путь…
Ничто не дастся безответно – за все приходится платить,
И лишь вопрос: какой монетой, до время будет незаметен,
Но оборвется эта нить…
***
…Как безмятежен взгляд Флейтиста… Подолгу жертвы он не ждет –
Бездушье, жадность эгоизма, самовеличие, бесчинство
В растленном разуме живет.
И флейта заиграет снова, приказывая и маня –
Обрыв открыт, и тьма готова по дьявола бесспорной воле
Попавших в сеть его принять.
…Извечно – где Флейтиста сети расставлены душе людской,
Там Ангела улыбка светит, что в темной пелене столетий
Роняет слезы над землей…
Хранители сказок | Легенды Елены Воробьёвой
