Седун

Хранители сказок | Мордовские народные сказки

Жил-был крестьянин. Было у него три сына: старший — Василей, средний — Пёдор и младший — Иван. Был Иван седуном, с печи не слезал, всё сидит там, бывало, да глину колупает. А два других брата — те не глупые, толковые. Вот заболел как-то отец, совсем ослабел. Позвал сыновей, говорит:

— Ну, сыновья мои, видно, помирать мне пришла пора, не поправлюсь уже. Похороните меня, а потом три ночи навещайте могилу. В первую ночь пусть Василей придёт, во вторую — Пёдор, а после и ты приходи, Седун.

Так простился отец с сыновьями, да тут же и отошёл. Похоронили они его честь по чести. Наступил вечер, пора идти на могилу старшему сыну.

Василей и говорит:

— Не сходишь ли ты, Седун, на могилу отца вместо меня? Я куплю тебе за то красную рубаху.

— Ладно, схожу,- согласился Седун. Давно он заглядывался на красную рубаху. Собрался не мешкая и пошёл.

Проспал ночку на могиле отца Седун, а утром отец подарил ему красного красавца коня. Доволен Седун. Отвёл скорей коня к ручью, сам же как ни в чём не бывало пошёл домой.

Вот вторая ночь приближается, надо идти на кладбище среднему брату — Пёдору. Вечером просит Пёдор Седуна:

— Не сходишь ли ты, Иван, вместо меня на могилу? Я справлю тебе за это пару сапог.

— Схожу,- опять согласился Седун. И на что ему вроде сапоги? Никуда ведь не ходит. Да, видно, надо и ему покрасоваться — пошёл.

Проспал Седун вторую ночь на могиле отца, утром получил в подарок серого коня. Седун рад, отвёл и этого коня к ручью.

Когда приблизилась третья ночь и настал черёд самого Седуна идти на кладбище, он подумал, что теперь уж никто ему за это не заплатит. Поплёлся, однако, проспал на могиле отца и третью ночь. Утром отец подарил младшему сыну вороного коня. Отвёл Седун и воронка к тому же ручью.

А той стороной правил царь, и было у царя три дочери: Марья, Василиса и Марпида. И пришла им пора выбирать себе женихов. Царь дал девицам по шёлковому платку: одной красивый-прекрасивый платок, другой ещё краше, а младшей, Марпиде-царевне, самый красивый, весь огнём горит.

Утром вывесила на балкон свой платок старшая дочь.

— Кто достанет платок, — объявили по всему царству,- тому и быть женихом!

Услыхал это народ — со всех сторон ко дворцу потянулся. Братья Седуна тоже засобирались.

«Может, и нам счастье улыбнётся!» — думают про себя.

Увидел их сборы Седун, запросился:

— Братья, не возьмёте ли и меня с собой? Те только смеются:

— Куда тебе, дураку! Сидел бы уж на печи. Запрягли они в сани старую отцовскую клячу и поехали.

А Седун пошёл к ручью, кликнул там красного коня и влез ему в ухо.

В одном ухе попарился-помылся, в другом — оделся-обулся и вышел такой красивый да сильный — молодец молодцом!

Вскочил молодец на коня и вскоре догнал своих братьев — они на кляче-то недалеко и уехали. Догнал и, не останавливаясь, только наклонившись, ударил на скаку по уху одного брата, ударил другого и просвистел мимо. Повалились братья на колени.

— Свят, свят,- говорят,- никак, Илья-пророк промчался!

А Седун промчался к цареву дворцу, выше балкона подпрыгнул, но платок оставил, не взял.

Дивится народ:

— Вот ведь может, а не берёт!

Наверно, какой-нибудь счастливец и достал потом этот платок, но Седун не видел. На обратном пути он ещё раз повстречал своих братьев, опять дал по уху одному и другому. Повалились братья на колени.

— Свят, свят,- говорят,- и верно Илья-пророк, как застращал!

Когда братья домой воротились, Седун на печи лежал — он давно уж прискакал, коня к ручью отпустил, а сам на своё место влез.

— Ну, братцы, что видели-слышали? — спрашивает.

— Ничего не видели, — говорят. — Кто-то снял уж платок, не про нас он, видно… Только Илья-пророк по дороге проскакал мимо, застращал нас сильно.

— А я так никакого грома не слышал. Сидели бы и вы дома — лучше было бы, — говорит Седун. На другой день средняя дочь вывесила платок. Братья опять собрались — может, на этот раз повезёт. Попросился было Седун:

— Возьмите и меня!

Да они только рассмеялись:

— Молчи уж, дурак, куда ты пойдёшь! Лежи себе на печи.

Запрягли свою клячу и поехали.

Слез Седун с печи, пошёл к ручью, кликнул другого коня, серого. В одно ухо влез — помылся-попарился, в другом оделся-обулся, опять сильным да красивым молодцом явился. Вскочил на серого коня и поскакал. Как догнал братьев, опять, не слезая с седла, одному дал раз, другому, повалились они на колени.

— Свят, свят! — крестятся. — Илья-пророк промчался, совсем застращал нас!

А Седун подъехал к балкону, подпрыгнул и опять, как в прошлый раз, не взял платок, только глянул.

Подивились люди:

— Вот ведь каков: мог взять платок, а не снял! Поскакал Седун обратно. Глядит: братья его всё ещё к цареву дворцу едут. Опять почтил их Седун затрещинами, повалились они на колени, шепчут:

— Свят, свят! Да ведь в самом деле Илья-пророк!

Скоро ли, не скоро, воротились братья домой. Седун спрашивает с печки:

— Ну, братья, достался ли сегодня платок?

— Не достался нам, кто-то снял уже, — отвечают братья.- Только Илья-пророк скакал мимо, опять нас стращал…

— А я так ничего не слышал, — говорит Седун. — Сидели бы оба дома, никаких страстей не видали бы.

На третий день младшая из сестёр Марпида-царевна вывесила платок. Народ собрался со всего царства — кто только не хотел достать тот платок! Завидно братьям, говорят:

— Сходим и мы, может, достанется напоследок. Седун тоже не смолчал на печи:

— Сегодня и я не останусь дома, поеду с вами! Потом вышел и первый сел в сани. Посмеялись братья, поругали и отговаривать принялись — не вылез Седун из саней.

— Ну, будь по-твоему, — согласились наконец. Довезли Седуна до ручья и вытолкнули его из саней. Вытолкнули и, посмеявшись, уехали, а Седун остался.

— И то хорошо, что до ручья довезли, самому не тащиться, — улыбнулся вслед Седун.

Кликнул третьего — вороного коня, в одно ухо влез — попарился-помылся, в другом — оделся-обулся, такой молодец стал, статный да красивый. Вскочил на коня и помчался. Ох и досталось от него братьям! Оглянулся, отъехав,- они всё ещё на коленях стоят, подняться не смеют…

— Свят, свят! — шепчут, — Илья-пророк проскакал, страху нагнал…

Подъехал Седун ко дворцу, разогнал коня, тот прыгнул выше крыши, и только когда опускался, снял Седун платок у Марпиды-царевны.

— Ой, ловите, ловите! — кричат люди. — Кто это? Кто такой?

А как его изловишь, если он верхом пошёл, над головами?

На обратном пути вновь встретил Седун братьев — те все ещё ко дворцу ехали — и опять хорошенько отколотил их. Повалились те на колени.

— Свят, свят! — крестятся. — Опять Илья-пророк страху на нас нагоняет…

Приехали они домой, а Седун уже на печи.

— Завтра, Седун, и ты с нами поедешь, — говорят.

— Ну, — удивился Седун,- неужто и меня приглашают?

— Завтра все должны быть, даже безногие и слепые, со всего царства. Царские дочери будут искать в толпе своих женихов.

— Ладно, поеду, — согласился Седун, — если только не станете выкидывать меня из саней. А платок не достали?

— Не достали, — отвечают. — Только Илья-пророк вновь такого страху на нас нагнал, о каком мы и слыхом не слыхивали.

— А сидели бы дома, как я, лучше бы дело было.

Улеглись братья спать с вечера, а на рассвете проснулся один и глазам не верит:

— Что такое? Горим, что ли? Не пожар ли в избе?

А это кончик красного платка высунулся во сне из-за пазухи Седуна.

— Брат, брат, — стал будить другого, — никак, Седун избу поджёг, огонь на печи вон!

Услышал это Седун, спрятал кончик платка под рубаху, огня-то и не видать стало. Повскакивали братья, а никакого пожару нет.

Как совсем рассвело, запрягли братья клячу, кликнули с собой Седуна к царевым хоромам. Глядят, а люди со всех сторон идут и едут — кто может и кто нет, слепой и безногий, бедный и богатый. К полудню все собрались, никого по домам не осталось. Седун тоже со всеми торопится.

— Этого-то зачем привели? — смеются кругом.- Ведь он — сразу видно — не жених.

— Нет, — отвечает царь людям, — все должны быть сегодня здесь!

Когда народ собрался, царь поднёс старшей дочери кубок вина, велел обойти с ним всех людей:

— У кого увидишь свой платок, тому поднеси вино, а потом сядь на его колени — он и будет твоим женихом.

Только пошла старшая дочь обходить гостей, тут же и увидела свой платок — кто достал, тот ведь прятать не будет.

— Батюшка, — говорит девушка, — нашла я своего жениха!

Угостила она суженого вином и села на его колени.

Подал отец кубок вина второй, средней дочери:

— Теперь ты обойди гостей, найди, угости своего суженого и сядь к нему на колени.

Наконец настал черед обходить гостей Марпиде-царевне. Подал ей царь кубок вина, наставил, как прежде её сестёр. Стала Марпида-царевна обходить ряды гостей, а платок-то её немного — самый уголок — высунулся из-за пазухи Седуна. Глянула на суженого Марпида, так сердце у неё и упало. Прошла она мимо Седуна, будто ничего и не заметила, и ни с чем вернулась к отцу.

— Не сыскала я, батюшка, платка, — говорит.

— Обойди в другой раз, — отвечает царь. — Всё равно где-нибудь свой платок увидишь. Здесь он должен быть, в стороне людей не осталось!

Царевна опять обошла всех и мимо Седуна прошла, только опять будто и не заметила платка, хотя он теперь наполовину высунулся. Принесла она кубок вина, поставила на стол.

— Не нашла, — говорит, — батюшка, платка. Даже и знать не знаю, где бы он мог быть… Нахмурился царь.

— Так и не сыскала? — опрашивает. — Или плох на вид жених, стыдишься, должно? Пойди да гляди лучше.

На этот раз не стала царевна обходить гостей, пошла прямо к Седуну, угостила вином, вытерла ему платком под носом и села рядом. Увидели это люди, что рядом-то села, хихикать стали.

— Нашла? — спросил царь, услышав смешки.

— Нашла, батюшка, — проговорила Марпида-царевна, а сама и голову от стыда не поднимает. Тут увидел царь её суженого, огорчился.

— Тьфу! — говорит.- Ну и сыскала себе жениха, мне зятя…

Да что делать — не откажешься от царского слова. Отправил их царь в какой-то хлев, в котором то ли свиней, то ли коров прежде держали. Без пира и почестей отправил.

— Уходите, — говорит, — с моих глаз!.. А с двумя другими зятьями пировать остался. И мы там были- ели-пили…

Вот зашёл я как-то к царю и рассказал, что, мол, далеко-далеко водится златорогий олень. В поле пасётся, бегает быстро, да если кто поймает, тот уж, конечно, самого первого места в царстве…

Понял царь, к чему всё это рассказано, говорит зятьям:

— Покажите-ка своё уменье — изловите того оленя и приведите сюда.

Ну, засобирались зятья, взяли верёвки, кожаные вожжи и отправились в степь. А Седун говорит жене:

— Выйди к отцу, попроси водовозную клячу, я тоже хочу оленя ловить, я тоже царский зять.

Царевна Марпида пошла к отцу просить клячу для Седуна.

— Какую ещё клячу нужно этому Седуну? — отмахнулся царь.- Пусть лучше сидит дома, не смешит людей.

А Марпида-царевна опять просит отца:

— Жалко, что ли, клячу-то? Дай ему. Тут уж и матушка-царица слово замолвила за свою дочь. Отдал царь водовозную кобылу. Худая та была — кожа да кости. Приполз Седун и сел на неё не как все, а задом наперёд. Конец хвоста в зубы взял, ладонями по бокам хлопает — едет!

— Смотрите, смотрите! — кричат кругом люди. — Седун-то, третий царев зять, тоже поехал оленя ловить!

— Задом наперёд уселся! Не иначе как он и изловит златорогого оленя!

А Седун знай себе едет да едет, будто и не слышит эти насмешки. Добрался до своего ручья, схватил за хвост кобылу да как встряхнул — туша разом отлетела, а в руках только шкура осталась! Повесил он эту шкуру на изгородь и кликнул своего коня. Прискакал первый, гнедой. Вошёл Седун в одно ухо, помылся-попарился, в другом оделся-обулся и таким молодцом опять стал — заглядишься! Вскочил на коня, догнал свояков, одного ударил по уху, другого и полетел дальше. А те повалились на колени, крестятся:

— Свят, свят! Илья-пророк страху нагоняет. А Седун тем временем изловил в поле златорогого оленя, обратно едет. Увидели Седуна свояки, удивились:

— Ты уже обратно едешь, оленя везёшь, а мы только на охоту собираемся!

— Поздно, — говорит Седун, — я уже изловил златорогого.

Принялись свояки уговаривать Седуна, чтобы он продал им этого оленя.

— Ну, ладно,- ответил Седун.- Только плата за него особая. Отрежьте с ноги по большому пальцу и дайте мне, иначе не получите оленя.

Подумали свояки, да как иначе быть? Отрезали по большому пальцу с ноги, отдали молодцу. Отдал им Седун златорогого оленя и умчался.

Приехали, привезли зятья оленя царю, любо тому стало, ещё радушней их угощает.

— Вот зятья какую добычу привезли, — хвалит. — Этакого зверя поймать сумели! Седун вон тоже на охоту отправился, да всё нет его. Не видали ли где?

— Не видали,- говорят зятья и опять наперебой рассказывают, как ловили златорогого красавца.

Немало прошло времени, пока Седун вернулся. До ручья скоро доскакал, да от ручья плестись пришлось долго. Да ещё на лошадиной туше поймал с десяток ворон-сорок и потащил царю.

— Нате, — говорит, — тесть-тёща, добычу вам принёс!

— Тьфу! — только и сказал царь и приказал слугам выбросить птиц куда-нибудь подальше.

Вот хохоту-то было!

Приковылял Седун в хлев, на кухоньку теперешнюю, к суженой своей — к столу даже не пригласили…

Пошёл я опять к царю и рассказал, что где-то в дальнем краю, слышно, водится свинка — золотая щетинка. Выслушал царь, говорит:

— Ну, зятья, поймайте мне ту свинку — золотую щетинку. Привезёте её — любимыми зятьями будете.

Ноги хоть и болят у зятьев после недавней охоты на златорогого оленя, да царю не откажешь. К тому же и любимыми зятьями хочется быть.

— Ладно,- говорят,- поймаем.

Взяли сыромятные вожжи и поехали.

А Седун опять свою Марпиду к царю-батюшке посылает:

— Сходи, Марпида-царевна, попроси у отца другую клячу, я тоже поеду за свинкой — золотой щетинкой. Зять ведь я ему!

Пошла Марпида-царевна к отцу, стала просить клячу, а отец стоит на своём:

— Не дам! Хватит того, что один раз уже осрамил перед всем честным народом.

Тут царица-матушка опять за дочку заступилась, жалко, видать, стало царевну, ну, вдвоём и уговорили царя.

Сел Седун на клячу боком и поехал себе потихонечку.

— Глядите, глядите,- кричат и хохочут кругом,- Седун опять на охоту отправился!

— Да сидит как, уж научился! Глядишь, и поймает свинку.

А Седун будто и не видит, не слышит ничего, едет да едет. Доехал до ручья, схватил кобылу за хвост, дёрнул — туша отлетела, а шкуру повесил на изгородь. Кликнул своего второго, серого коня, опять вошёл в одно ухо — попарился-помылся, в другом оделся-обулся, вновь стал статным да красивым. Вскочил на коня, догнал свояков, дал каждому по уху. Повалились они на колени, глядят вслед, бормочут:

— Свят, свят! Опять Илья-пророк страху нагоняет.

Поймал Седун свинку — золотую щетинку, на обратном пути встречает свояков.

— Да ты, кажись, уже с охоты возвращаешься, добрый молодец, а мы всё-то на лов едем! Не продашь ли нам свинку? — спрашивают Седуна.

— Продам,- отвечает молодец.

— А дорого ли возьмёшь?

— А снимете со своих спин кожи с ремень шириной, так ваша свинка будет.

Призадумались было свояки, да куда деваться — согласились: сняли один у другого по полоске кожи и отдали молодцу. Отдал им за то Седун золотую щетинку и ускакал.

Привезли зятья во дворец небывалую свинку-золотую щетинку, царь пуще прежнего доволен: выхваляется перед гостями, поит всех, любимых зятьев угощает!

Сидят так, пируют все, Седуна, конечно, и не ждёт никто, тут он и возвращается — втрое больше прежнего принёс ворон да сорок! Узнал про то царь, нахмурился:

— Опять Седун срамит нас!..

Теперь Седуна не допустили к пирующим, хотя он даже тёще гостинец принёс. Повернулся и заковылял в хлев к своей Марпиде…

На этом пиру опять подошли к царю, стали рассказывать, что, мол, далеко-далеко пасётся-гуляет тридцатисаженная кобылица с тридцатью жеребятами…

Даже в лице изменился царь, услыхав про ту кобылицу. Призвал зятьев, говорит: «Изловить надо её и жеребят и пригнать ко дворцу!» Согласились зятья, а сами хоть и мнят о себе много, а и ходить уже не могут, прихрамывают. Собрались, однако, поехали.

Узнал про то Седун, опять уговорил Марпиду пойти к отцу просить третью клячу — хочется,. видно, вместе со свояками изловить ту кобылицу. Пошла Марпида к отцу. И не хотел он отдавать Седуну клячу, да царица-матушка заступилась за дочь, сама приказала кому надо про ту клячу.

Сел Седун на этот раз на лошадь как надо, сидит прямехонько да ещё и погоняет, чтобы рысью шла.

Увидели его люди, смеяться-то ещё смеются, да поговаривают:

— Смотрите-ка, научился-таки ездить… Ну, добрался Седун до ручья, схватил кобылицу за хвост, тряхнул её посильнее. Туша так прочь и отлетела, а шкуру он удержал, повесил на изгородь. Затем крикнул третьего коня, вороного. Прискакал конь. Залез Седун в одно ухо — помылся-попарился, в другом оделся-обулся и стал статным и красивым молодцем. Говорит ему вороной конь:

— Возьми, хозяин, с собой три ведра смолы, три сита тонких иголок да ещё прихвати с изгороди три конские шкуры. Без этого не поймать тридцатисаженную кобылицу, которая там пасётся в поле со своими жеребятами. Как приедем, увидишь — стоит на том поле дуб. Ты полезай на дерево, а меня покрой конской шкурой, облей смолой и обсыпь иголками из сита, затем сделай всё в точности ещё два раза. Сделаешь всё, сиди на дереве и глаз не своди с кобылицы. Как только заметишь, что кобылица умаялась, опустилась на колени, прыгай с дерева и надевай на неё уздечку. Тогда она покорной станет, пойдёт за тобой, куда прикажешь, а жеребята сами побегут следом.

Взял Седун всё, что велел ему конь, и отправился в путь. Свояков, конечно, опять обогнал на полдороге, и опять попало им от него. Повалились те на колени: «Свят-свят!» — бормочут, а Иван летит себе, не останавливается.

Доскакал до поля, где дуб стоит, подъехал к дубу, глядит, кобылица и впрямь пасётся у речки. Седун скорее покрыл своего вороного конской шкурой с изгороди, облил ведром смолы и осыпал иголками из сита. Затем накинул вторую и третью шкуры, проделал все, что полагалось, а сам залез на дуб.

А тридцатисаженная кобылица увидела тем временем вороного коня, кинулась к нему, да как укусит! Если бы не шкуры, смола и иголки, тут бы и конец ему. Да только старая шкура в рот кобылице попала. Воронко лягается, бьёт кобылицу по бокам, а у той рот шерсти, смолы да иголок полон, кусаться она больше не может! Всё-таки изловчилась, избавилась от этой смолы. Укусила ещё раз, да поболе шкуры захватила, потом в третий раз укусила вороного, весь рот себе шкурой, смолой да иголками забила!

А вороной знай себе отбивается от неё, лягает. Пала она наконец на колени. Тут Иван спрыгнул с дуба и взнуздал её. Покорилась она и пошла за новым хозяином. Ну а жеребята — куда им от матери? — бегут следом…

Едет Седун обратно молодец молодцом, глядит — навстречу ему свояки поспешают:

— Да ты, оказывается, уже поймал кобылицу, а мы всё ещё ловить едем!

— Поймал уж, вот она, — отвечает Седун.

— А не продашь ли нам? — спрашивают.

— А что дадите? — спросил Седун. Свояки мнутся, ничего не могут придумать. А Седун знает: пальцы с ног брал, кожу со спин брал. Не снимать же головы! Не дождался Иван ответа, поехал, оставив свояков на дороге.

Всегда Иван возвращался в свою хлевушку незаметно, а тут глядит — народ на улице собрался, ждёт. Да и как не заметить, ведь целый табун жеребят у молодца, кобылица тридцатисаженная да ещё его конь вороной! Пыль столбом поднимается. Кто-то вперед побежал конюшню открывать да помочь коней загнать. Радуется и царь:

— Оленя златорогого зятья поймали, свинку — золотую щетинку поймали, теперь вот и кобылу тридцатисаженную пригнали с жеребятами!

Про Седуна царь и не вспоминает, разве что гости помянут его:

— Ничего, и он скоро принесёт свою добычу — ворон да сорок.

Ну, стоят все возле конюшни, ждут. Выбежала и Марпида-царевна, тоже отперла свой хлев. Дверь у неё на деревянной петле скрипнула сильно. Заметил царь, рассмеялся:

— Ждёт, что ли, тоже кого Седуниха? Глянь, а кони идут не в конюшню к зятьям, а в хлев Седуна! Удивляются люди: «Седун, что ли, поймал кобылицу-то с тридцатью жеребятами?» Зашёл, правда, в хлев молодец, статный, красивый,- все заметили, да разве признал бы кто в нём Седуна. А молодец вошёл в хлев и говорит Марпиде-царевне:

— Ну, сходи-ка, жена, растопи баню — дальняя была дорога, запылился.

Истопили баню, собрался он мыться.

— Сходи, — говорит, — Марпида, позови отца. Пошла Марпида-царевна к отцу, говорит:

— Приглашает тебя зять в баню. А тот отказывается:

— Велика честь с Седуном в бане мыться — он и так осрамил меня довольно!

А Седун пришёл в баню, подвесил на притолоку пальцы с ног да кожаные ремни со спин свояков — плату их за златорогого оленя да за свинку-золотую щетинку — и стал мыться. Царь же сидел-сидел с гостями да пошёл-таки в баню — мыться не мыться, а выманить у Седуна тридцатисаженную кобылицу с жеребятами. Как-никак к себе он её в хлев загнал… Только заходит царь в баню, а ремни да пальцы его любимых зятьёв стук да шлёп его по лбу.

— Чего это ты тут развесил? — спрашивает царь.

— А это,- отвечает Седун,- ремни со спин твоих зятьёв да пальцы с их ног — плата мне за златорогого оленя да свинку — золотую щетинку.

Не стал мыться царь, воротился во дворец. А тут и зятья пожаловали с охоты. Неразговорчивые вернулись оба, молчаливые, без добычи.

— А ну-ка, — говорит царь, — разувайтесь, покажите ноги!

Нечего делать, разулись зятья. Глядит царь, а больших пальцев на ногах ни у того, ни у другого нет!

— А теперь,- приказывает царь,- снимите рубахи.

Сняли зятья и рубахи. А там гостей, народу на пиру! Так и покатились все от хохота. Все ведь ждали кобылицу тридцатисаженную — и гости, и слуги, и крестьяне. Смотрят на царевых зятьёв-охотников, за животы от смеха схватились. А зятья разутые и раздетые стоят перед всеми, опустив головы, — стыдно им.

— Я вам не то что царство своё, а и кухню не отдам! — говорит царь.

И прогнал он их со двора с их жёнами, со своими пожитками и слугами:

— Чтобы и духу вашего в моем царстве не было!

Прогнал, а сам тут же отправился в баню.

А Иван уже помылся в бане и, конечно, не Седуном вышел оттуда. Помылся-попарился и молодцем стал статным да сильным! Вернулись они с царём во дворец и семь раз столько же, сколько прежде было, славно пировали-столовались с гостями. Ну, затем, конечно, Иван стал царём, а сам прежний царь в бывшие вышел, стариком остался.

А у Марпиды-царевны настала хорошая жизнь. Верно, и сейчас ещё царствует Иван, славно поживает со своей Марпидой-царицей.

Хранители сказок | Мордовские народные сказки

Читайте также: